Мутновато для начала игры. Больше подошло бы для серьезной передачи о психологии семейных отношений. Вторая ладонь тоже исчезла. Флинн вообразила раздраженный жест.
Зазвонил ее телик. Флинн включила его на громкую связь.
– Ты как? – спросил Бертон.
– Я там. А ты в Дэвисвилле?
– Только что доехали.
– Луканы выступают?
– Они здесь.
– Не связывайся с ними, Бертон.
– И в мыслях не было.
Ну да, конечно.
– В этой игре что-нибудь когда-нибудь происходит?
– Ты отгоняешь камеры?
– Да. И еще тут появился такой вроде откидной балкон. Длинное окно матового стекла, за ним свет. Видела тени людей.
– У меня такого не было.
– Еще видела что-то вроде дирижабля. Где это происходит?
– Нигде. Просто отгоняй камеры.
– Больше похоже на службу охранника, чем на игру.
– Может, это игра в службу охранника. Я пошел.
– Куда?
– Леон вернулся. Принес корейских хот-догов. Жалеет, что ты не поехала.
– Передай, что я делаю дебильную работу за моего дебильного братца.
– Передам. – И он отключился.
Флинн ринулась на жучков.
Лоренцо транслировал подлет мобиля к городу. Руки Недертона на мягких подлокотниках самого удобного кресла в комнате и руки оператора на перилах ненадолго слились в одно – ощущение настолько же безымянное, как и сам город.
Не город, настаивали эксперты, но растущая скульптура. А еще точнее – ритуальный объект. Желтовато-серый, матово-прозрачный, переработанный из взвеси, составляющей верхний слой Великого Тихоокеанского мусорного пятна. Приблизительным весом в три миллиона тонн (и эта величина возрастала каждый день), он удерживался на плаву за счет сегментированных пузырей, каждый размером с крупный аэропорт прошлого века.
Известное число обитателей не достигало сотни, а поскольку то неведомое, что безостановочно строило город, одновременно съедало камеры, про туземцев никто ничего толком не знал.
Столик на колесиках подъехал чуть ближе к подлокотнику, напоминая Недертону про его кофе.
– Теперь давай ее, Лоренцо, – распорядилась Рейни, и оператор, повернувшись, сфокусировался на Даэдре.
Вокруг нее теснились специалисты. Фарфоровая митикоида в викторианском матросском костюмчике, стоя на коленях, шнуровала артистично потертые кожаные сапоги Даэдры, в то время как одна из висящих в воздухе камер специальным вентилятором раздувала той челку. Видимо, специалисты оценили скорость ветра и решили, что шлем будет лишним.
– А удачно вышло, – произнес Недертон, невольно залюбовавшись покроем комбинезона. – Если она не вздумает раздеться.
Словно услышав его, Даэдра потянула молнию – сперва чуть-чуть, потом сильнее, обнажив жирную дугу стилизованного Кругового течения.
– Мы немножко помудрили с принт-файлом молнии, – сказала Рейни. – Хорошо бы твоя фифа не попыталась заголиться сильнее, пока не будет на месте.
– Ей это не понравится.
– Ей не понравится, что ты наврал про экспертессу.
– Экспертесса вполне может думать что-нибудь в таком роде. Не поговорив, не проверишь. – Он, не глядя, взял чашку и отпил кофе. Очень горячий. Черный. Может, еще удастся выжить. Анальгетики уже потихоньку начали действовать. – Если Даэдра получит свой процент, она не вспомнит про заевшую молнию.
– Это при условии, что переговоры пройдут успешно, – заметила Рейни.
– У нее есть все основания стремиться к их успеху.
– Лоренцо отправил за борт две большие камеры, – сказала Рейни. – Они скоро начнут давать картинку с места.
Недертон разглядывал костюмеров, визажистов, взбадривателей и документалистов:
– Сколько среди них наших?
– Шесть, включая Лоренцо. Он считает, что главный телохранитель – митикоида.
Недертон кивнул, забыв, что Рейни его не видит, и тут же вздрогнул, пролив кофе на белый халат: в поле зрения по обе стороны от Даэдры диафрагмировались врезки с двух стремительно движущихся камер.
От картинки острова у него привычно засвербела вся кожа.
– Они сейчас примерно в километре одна от другой, идут сходящимися курсами на запад-северо-запад, – сказала Рейни.
– На это я не подписывался.
– Тебе туда отправляться не надо, но смотреть мы должны вместе.
Камеры спускались через какие-то высокие структуры наподобие парусов. Все выглядело одновременно циклопическим и пугающе эфемерным. Огромные пустые площади и скверы, проспекты, по которым могли бы пройти шеренгой сто человек.
Ниже стали видны засохшие водоросли, побелевшие кости, соляная корка. Мусорщики поставили себе целью очистить верхний слой воды и собрали свой город из переработанных пластиковых отходов. Внешние формы были вторичными, несущественными и все равно изумляли своим уродством. От них хотелось немедленно залезть под душ. Кофе уже начал просачиваться через халат.
Сейчас на Даэдру надели параплан, который в сложенном виде напоминал двудольный красный рюкзак с белым логотипом изготовителя.
– Рекламное место на параплане наше или ее? – спросил Недертон.
– Ее правительства.
Камеры резко замедлились, синхронно поймав друг друга над заданным квадратом, и продолжили спуск к противоположным углам площади. Теперь внутри каждой врезки можно было видеть идентичную камеру-напарницу: легкий серый овал размером с чайный поднос, посредине – маленький обтекаемый фюзеляж.
Кто-то включил аудио – то ли Рейни, то ли Лоренцо.
Квадрат заполнился тихим стоном – звуковой визитной карточкой острова. Все сооружения мусорщиков были пронизаны открытыми вертикальными трубами, и ветер, задувая в них, генерировал переменную тональность, которую Недертон возненавидел с первой секунды.